Карл Саган Мир полный демонов.
Глава 24 Наука и ведовство
Во многих областях мира сейчас нарастают этноцентризм, ксенофобия, национализм. Правительства все еще норовят подавлять не устраивающие их мнения. Насаждаются ложные или подправленные воспоминания. Для сторонников такого подхода наука — источник беспокойства. Она претендует на истины вне этнических и культурных предпочтений. По самой своей природе наука — вне национальных границ. Соберите в одном помещении коллег-ученых, и даже если у них нет общего языка, они сумеют понять друг друга. Наука сама по себе — международный язык. Ученые по духу — граждане мира и, как правило, сразу разгадывают попытки разделить единую семью человечества на мелкие враждующие фракции. «Национальной науки нет, как нет национальной таблицы умножения», — сказал русский писатель Антон Чехов. (По мнению многих людей, не должно быть и национальной религии, хотя религия национализма вербует миллионы приверженцев.)
В рядах социальных критиков, «диссидентов», разоблачающих политику и мифы своего народа, непропорционально много ученых. На память сразу же приходят героические имена: Андрей Сахаров в бывшем СССР, Альберт Эйнштейн и Лео Силард в Соединенных Штатах, Фан Личжи в Китае — первый и последний в этом списке рисковали жизнью. И вместе с тем ученых, особенно после создания ядерного оружия, зачастую представляют в этическом смысле идиотами. Это несправедливо, учитывая, сколько ученых, подчас с большим для себя риском, высказывалось против злоупотреблений наукой и технологиями в собственной стране.
Например, химик Лайнус Полинг (1901-1994) больше многих других сделал для достижения договора об ограничении испытаний ядерных вооружений (1963), по которому США, Советский Союз и Великобритания должны были прекратить наземные взрывы ядерных бомб. Полинг вел отчаянную борьбу, взывая и к этике, и к данным науки, внушавшим большое доверие, поскольку сам Полинг был лауреатом Нобелевской премии. Американская пресса поносила его, в 1950-е гг. Госдепартамент лишил Полинга выездного паспорта, сочтя его не вполне антикоммунистом. Нобелевскую премию он получил за применение теории квантовой механики — резонансов и так называемой гибридизации орбиталей — для объяснения природы химических связей, которыми атомы соединяются в молекулы. Ныне эти идеи — основа современной химии, но в СССР работы Полинга по структурной химии разоблачались как противоречащие диалектическому материализму, и советским химикам не разрешалось пользоваться ими.
Не страшась упреков ни с Востока, ни с Запада, не сбавляя темпа, Полинг занялся следующим фундаментальным исследованием, разобрался с действием анестезии, выявил причину серповидной анемии (изменение одного аллеля в ДНК) и нашел способ прочесть историю эволюции, сопоставляя ДНК различных организмов. Полинг вплотную приблизился к открытию структуры ДНК, Уотсон и Крик спешили изо всех сил, чтобы обогнать его. Прав ли был Полинг в восторженной оценке витамина С, еще предстоит узнать, но вот как оценивал его самого Альберт Эйнштейн: «Этот человек был гением».
И все это время Полинг продолжал борьбу за мир и международную дружбу. Однажды мы с Энн спросили Полинга, что побудило его с таким пылом заниматься общественными вопросами, и он дал достопамятный ответ: «Я хотел заслужить уважение своей супруги» (Хелен-Авы). Полинг удостоился второй Нобелевской премии, на этот раз премии мира, за подготовку запрета ядерных испытаний, и стал таким образом единственным в истории человеком, который дважды получил Нобелевскую премию и оба раза не в соавторстве.
Кое-кому Полинг казался смутьяном. Если человеку не по душе перемены в обществе, то и наука вызывает подозрения. Технология кажется безопасной, если ею управляют правительство или промышленность, но теоретическая наука, наука ради науки, которая ведет куда глаза глядят и всему бросает вызов — это другое дело. Конечно, среди теоретических наук имеются и такие, без которых не будет и новых технологий, но в целом позиция науки представляется опасной. И вот с помощью тарифной сетки, иных социальных рычагов, распределяя награды и поощрения, общество пытается загнать ученых на мирный средний путь — не заморозить на корню технологический прогресс и в то же время обойтись без нежелательной социальной критики в настоящем.
В отличие от Полинга, многие ученые считают своей работой науку в узком смысле слова, а политика и социальная критика, по их понятиям, не только отвлекают от научных занятий, но чужды научной жизни. Мы уже упоминали проект «Манхэттен», в результате которого на исходе Второй мировой войны США создали ядерную бомбу. Некоторые участники проекта начали беспокоиться, особенно когда осознали разрушительную мощь нового оружия. Лео Силард, Гарольд Ури, Роберт Уилсон, Джеймс Франк и некоторые другие пытались привлечь внимание политических лидеров и общественности (особенно после того, как нацистская Германия была побеждена) к опасностям грядущей гонки вооружений, а такое состязание с СССР явно намечалось. Но их коллеги не включали политические вопросы в круг своей ответственности. «Я был рожден затем, чтобы сделать определенные открытия, — заявил Энрико Ферми, — а как ими распорядятся политики, меня не беспокоит». И все же Ферми настолько испугался пропагандируемого Эдуардом Теллером ядерного оружия, что подписал известный документ с призывом к Соединенным Штатам не создавать это «зло».
Джереми Стоун, президент Федерации американских ученых, так отзывался об Эдуарде Теллере, чьи старания оправдать термоядерное оружие я описывал ранее:
Узнав о проекте водородной бомбы, Советский Союз тоже создал такую. Из-за личных особенностей этого человека и из-за необычайной мощи водородной бомбы мир оказался на грани уничтожения: эта угроза могла бы вовсе не наступить или наступить позднее, в более благоприятных политических обстоятельствах.
А значит, еще ни один ученый не повергал человечество такому риску, как Эдуард Теллер, и его вклад в гонку вооружений поистине предосудителен...
Одержимость Теллера водородной бомбой побудила его подвергнуть жизнь на планете неслыханной угрозе...
По сравнению с Теллером другие лидеры атомной физики на Западе были невинными младенцами в политических лесах — они-то были лидерами лишь в силу своих профессиональных талантов, а не политических.
Моя цель заключается не в том, чтобы осуждать ученого, поддавшегося человеческим страстям, но в том, чтобы внушить новый категорический императив: ныне наука дает нам беспрецедентные возможности, но им должна сопутствовать и столь же беспрецедентная моральная сосредоточенность, и озабоченность ученого сообщества, а также широчайшее публичное просвещение, всеобщее понимание ценностей науки и демократии.