Феномен человека на фоне универсальной эволюции

Глава IV Фундаментальная сущность эволюции

Эволюционный принцип минимакса

4.3.4.3. Поправка на среду

Дабы не получить превратных выводов о реальном направлении органической эволюции, в общем случае приходится учитывать, что эволюционная минимаксимизация метаболизмов происходит не только и не столько на уровне организмов, сколько на уровне более крупной системы, в состав которой они входят. Ярким примером такого рода являются подземные местообитания, попадая в которые организмы регрессируют по сравнению с наземными, чему особенно много внимания уделил А.Вандель [Vandel, 1938, 1949, 1964]. Другой пример — регресс, который претерпевают паразиты по сравнению со своими свободно живущими предками и который сыграл большую роль в становлении концепции регрессивной эволюции А. Львова [Lwoff, 1944] (см. разд. 4.4.4). Во всех этих случаях, однако, регресс органических форм направлен на общую интенсификацию метаболизмов. Поселяясь в пещерах, органические формы регрессируют, зато интенсифицируются (прогрессируют) метаболизмы во всей экосистеме «пещера» по сравнению с тем, что в ней было до ее заселения живыми формами. Эволюцию паразитов также некорректно рассматривать в отрыве от эволюции среды их обитания, суммарная интенсивность метаболизмов в которой с появлением в ней паразитов возрастает.

4.3.4.4. Органическая и социальная неотения: Эллада и Ветхий Завет

Поскольку интенсивность метаболизмов особи особенно велика на ранних стадиях развития, постольку большое значение в эволюционном возникновении органических форм с более интенсивными энергетическими метаболизмами играет задержка ювенильной («детской») фазы онтогенеза, т. е. неотения «Известно, что интенсивность дыхания на эмбриональных и личиночных стадиях развития животных значительно выше, чем во взрослом состоянии... Поэтому неотения приводит к появлению животных с более высоким уровнем стандартного обмена по сравнению с предковыми формами» [Зотин, Зотин, 1999- С. 241]. Путем неотении возникли многие современные группы растений, включая, например, травы [Тахтаджян, 1983, 1991], которые представляют собой ставшие способными к размножению «невыросшие деревья», и животных от пещерного протея [Константинов, 1979. С. 170] и ручьевой миноги [Там же. С. 248] до насекомых и человека(!), в органической эволюции которого «неотенические изменения происходили мозаически в разных частях организма» [Бутовская, Файнберг, 1993. С. 214].

Более того, задержка ювенильной стадии развития играет, на мой взгляд, немалую роль и в социальной эволюции. Именно задержка на несколько веков полисной стадии формирования государства, представляется, сыграла определяющую роль в «древнегреческом чуде», сделавшем Элладу родиной демократии и всей Западной цивилизации.

Прорыв в эволюции социального мира был произведен, на наш взгляд, порожденной древними греками установкой на новое как позитив, благодаря которой прогрессивные поведенческие и ментальные самосборки впервые стали нормой, а не отклонением от нее. Эта установка характерна для свободной личности, появляющейся в условиях личной свободы. «Значительно большая свобода личности в республиках античной Греции, чем это было в деспотиях Древнего Востока, немало способствовала всестороннему развитию ее культуры» [Античная..., 1973. С. 10]. Централизованная (царская) власть во всех других цивилизациях того времени порождала установку на поддержание порядка, т. е. установку на новое как негатив.

Если другие страны, быстро проскакивая полисную стадию, образовывали «полномерные» государства с централизованной властью, то Древняя Греция вплоть до ее покорения Филиппом II состояла примерно из 300 городов-государств, образуя вместе с тем единую нацию. Причиной тому мы считаем уникальное сочетание изрезанного рельефа Греции с «оптимально слабым» развитием транспортных и военных средств. Положение изменилось с изобретением Филиппом II македонской фаланги (он реформировал греческую фалангу гоплитов, снабдив второй, третий, четвертый и пятый ряды фалангистов копьями нарастающей длины), позволившей ему завоевать материковую Грецию. К счастью, это произошло только в IV в. до н. э., когда «греческое чудо» уже состоялось.

Демократические формы были вызваны к жизни чрезвычайной сложностью и переменчивостью государственной жизни, постоянно требовавшей от руководителей полисов государственной мудрости. Отправление царской наследственной власти во многом определяется тем, оказывается ли наследник «государственным» человеком, что законами биологической наследственности отнюдь не гарантируется. В большом государстве власть может быть и наследственной, так как недостаточная мудрость правителя гасится здесь большим бюрократическим аппаратом, что доказывается историей наследственных монархий от Древнего Египта до царской России. Малые размеры древнегреческих полисов делали невозможным содержание при царе «средних» умственных способностей сколько-нибудь значительного аппарата, так что он должен был править практически единолично, тогда как жизнь полиса была по сути дела столь же многообразной и сложной, как и большого государства.

Экспериментируя с разными формами государственного управления, полисы время от времени пробовали на зуб и режим личной власти в форме тирании, и всегда эти эксперименты заканчивались демократической «перестройкой». Либо сам тиран не справлялся со сложными обязанностями, либо наследник не соответствовал. Такие эксперименты раз за разом доказывали, что существование полиса в столь сложных и переменчивых условиях не должно зависеть от умственных и иных способностей одного человека — тирана или царя. Вот почему (наследственная) царская власть не имела шансов на закрепление в древнегреческих полисах и вот почему в них возникли демократические формы управления.

Социальная форма неотении, на мой взгляд, участвовала и в рождении иудаизма. В этом случае произошла задержка такой ранней («детской») фазы развития религиозных представлений как тотемизм, который переживали практически все народы на родовой и/или племенной стадии развития.

«Тотемная группа не только считает себя связанной с тотемом узами кровного родства, общим происхождением от мифических предков полулюдей-полуживотных или полурастений, но и видит в своем тотеме покровителя, защитника и подателя жизненных благ» [Советская..., 1973. Стб. 357]. Со временем происходит антропоморфизация тотема: «...три наиболее важных элемента тотемистического комплекса — название по тотему, вера в инкарнацию в тотемный вид, вера в происхождение от тотема и родство с ним являются наиболее устойчивыми, сохраняются дольше всего. При этом, на более поздних ступенях развития, родоначальники представляются большей частью не полулюдьми-полуживотными, полурастениями и т.д., а людьми... Эта антропоморфизация предков начинает возникать с развитием парного брака» [Хайтун, 1958. С. 84-85].

Как видим, Иегова Ветхого Завета обладает чертами племенного тотема, а договор (Завет) с ним Авраама носит отпечаток особых отношений племени с тотемом. На мой взгляд, несомненно, что именно задержка на «детской» стадии развития религиозных представлений позволила иудеям одарить мир первой монотеистической религией, которая, будучи национальной, породила мутовку мировых (универсальных) религий, состоящую из различных ветвей христианства и ислама. Пуповину, связывающую иудаизм с тотемизмом, перерезали Христос и особенно апостол Павел, которые вывели христианство за пределы особых отношений Иеговы с отдельно взятым племенем (народом), сообщив ему (христианству) статус универсальной религии.